Бедно обставленная хатка. Бабушка говорит мальчику:
— Не надо тебе туда ходить.
— Почему? — капризно спрашивает ребёнок.
— Не надо и всё.
— А я хочу!
— Не надо, тебя не пустят. Отец сказал, что вечером зайдёт.
— Почему меня не пускают?
— Потому что там семья. Другая семья, понимаешь? Папа женился, там другие дети. Им можно, тебе нельзя.
Глаза ребёнка наполнились слезами:
— А я хочу…
Он вырвался и выскочил во двор, убегая куда-то по бурьянам.
— Бедный ребёнок, — заплакала бабушка. — Нет ему места в этой жизни.
Кортеж отправлялся из дворца Президента Украины, уже было оцеплено пол-Киева, дорога в Межигорье освобождена. По рации уточняли маршрут. Президент привычно сел на заднее сидение.
«Ну и денёк. Думал, после выборов проще станет, а всё только накаляется» — подумал он, глядя на промелькнувшую пёструю корову на перекрёстке Шелковичной и Институтской. Он и не заметил, что рядом спокойно восседает человек странной наружности с тяжёлой тростью и большим серебряным набалдашником.
— Вы хотели поговорить?
У Президента мелькнуло в голове: «Ни с кем я не хотел поговорить. О чём это он?». При этом никакого беспокойства по поводу присутствия гостя ни у него, ни у охраны, ни у водителя не возникло. Они как будто не слышали.
— Все хотят поговорить. На вершине власти всегда так одиноко.
Кортеж из нескольких машин нёсся вдоль набережной.
— Не пойму, откуда беспокойство? — как бы консультируясь, задал вопрос Президент.
— Беспокойство? — повторил последнее слово неизвестный консультант.
— Да, у меня беспокойство. Что-то не так. Я вроде бы всё делаю, что требует Евросоюз, а они носами крутят.
— Крутят, да. Это так по-европейски. Знаете, что такое двойные стандарты? Это когда одним можно, а другим нельзя. Но вам же можно летать по Киеву, останавливая тысячи машин… Почему?
— Я же Президент!
— Да, Президент. Но по улицам Берлина, Токио или Нью-Йорка вы поехать так не можете. Вам можно так ездить, потому что остальным нельзя, а у них никому нельзя. Чувствуете разницу, чем отличается состоявшееся общество для всех и такое, как здесь?
За окном начали мелькать дома всё хуже и хуже, кортеж нёсся в сторону Межигорья, где жили не самые богатые люди страны. Дорога освещена, свободна, прикрыта милицией, но дальше видно было небогатые дома.
— Что бы вы ни делали, господин Президент, сильные и богатые страны будут всегда недовольны, как всегда будут недовольны ваши соотечественники. А вы не там и не там.
— Что это значит, не там и не там? Мы послов их принимаем и выборы проводим, что ж не так?
— Деньги. Я видел, как Иешуа ворвался в храм и начал переворачивать столы менял.
— Какой Иешуа?
— Тот самый. Иисус из Назарета. Да, так забавно было — в храм врывается человек с небольшой группой учеников и начинает кричать и переворачивать столы. И кричит он — дом отца моего заняли торгаши.
«Какой Иисус?! — подумал Президент. — Что он мелет?»
— Тот самый, который в три дня всё и разрушил. А знаете, почему он переворачивал? Потому что одним можно было, а другим нельзя. И он понял очень важную вещь — нельзя храм превращать в средство наживы.
— А ко мне это какое отношение имеет? — спросил Президент.
— А вы тоже храм государства в средство наживы превратили. Налоги для одних, государственная помощь для себя. Вот и получается, что вашему народу нельзя быть, как вы, а вам нельзя, как европейцам или американцам. Как того маленького мальчика не пускали в семью отца, так и вы не пускаете граждан. Им нельзя, а вам можно.
Кортеж свернул на прямую дорогу к резиденции в Межигорье. Более ухоженная обочина, посеянная трава вдоль всей дороги — отличительная черта прямого подъезда к загородной резиденции Президента. Огромные ворота резиденции распахнулись, и кортеж, чуть снизив скорость, въехал на территорию Межигорья.
— Как вам место? — спросил Президент.
— С точки зрения стоимости на недвижимость? — спросил Воланд. — Или с точки зрения ценности для человечества? Так вот с обеих точек зрения, и особенно с точки зрения вечности, оно не стоит ничего.
— А с точки зрения побыть одному?
— Быть одному — это удел сильных и очень слабых. Кто бы это мог сказать: «Я не люблю говорить о себе. Я всегда хочу быть первым. Не хочу, чтобы другие добивались успеха. Обычно я ненавижу других людей. Бывает, я смотрю на людей, и мне ничего не нравится. Я хочу заработать столько денег, чтобы я мог быть подальше от всех. Я вижу в людях худшее и заставляю их делать то, что мне нужно. Моя ненависть накапливалась понемногу, год за годом»?
— Это не мои мысли! — поспешно сказал Президент.
— Это ваши. Вспомните мальчика, которого не пускали к отцу и вспомните отца, который не пускал мальчика. Ваши. И с моей точки зрения, в таких мыслях ничего плохого нет. Мы-то знаем, насколько люди бывают жалкие и подлые, алчные и жадные, хитрые и похотливые. Но всегда приходит кто-то, кто начинает переворачивать столы менял, — сказал Воланд и исчез так же неожиданно, как и появился.
Президент очнулся ото сна, вышел из машины, удивлённо посмотрел на будку охраны. Она была точно такой, как его дом в Енакиево, и на какой-то миг ему показалось, что в окне мелькнуло лицо того плачущего мальчика. «Чертовщина какая-то, — с тревогой подумал Виктор Фёдорович и пошёл в резиденцию. — Что-то не так… Вчера Азаров заявляет о приезде МВФ, штаб-квартира ничего об этом не знает, а сегодня он подаёт в отставку. А тут ещё Арбузов мечется со своим 15% налогом на обмен валют. Тут не только Иешуа присниться, переворачивающий столы».
Слушать Радио Балашов онлайн
Радио Балашов в Facebook